M e m k a



Евгений Гришковец
РЕКИ


Я никогда не бывала в Сибири. И представления о ней у меня почти такие же глупые, как у иностранцев: леса, медведи. Мне всегда казалось, что там все по-другому. И люди другие. Они действительно немного другие, но не в тех аспектах , о которых думала я.

Гришковец еще раз был у меня в гостях. И снова рассказывал о жизни. О своем детстве, о воспоминаниях, почти похороненных где-то глубоко внутри. В который раз ловила себя на мысли, что "да, и у меня так было". И каждое слово можно примерить на себя и понять, что не врет он, пишет, как есть, причем пишет настолько просто, что тебе даже трудно это понять. Ведь эту простоту ничем не измерить.

Были какие-то вещи, о которых я не знала. Например, описание шахт и то, как люди там работают. Детальнейшие описания, начиная от подземной жизни и заканчивая черными, будто накрашенными ресницами шахтеров, так оседает на них уголь и не смывается.

Он тончайше описал сибиряков, которые весь год копят деньги на то, чтобы съездить на юг, и как бездарно они их тратят, чтобы показать широту русской души. Как-то по-другому начинаешь смотреть на сибиряков.

Вообще, мне кажется, что у Гришковца есть редчайший дар: Он умеет подмечать детали, которые нам кажутся неважными, он видит то, мимо чего мы скользим взглядом. А после того, как Вы прочитали его описания, Вы ни за что не пройдете мимо той или иной вещи. Потому что захочется сравнить, запомнить. Меня просто потрясло его описание сельского магазина. Ведь подмечено абсолютно все: от мухи, которая стучит по окно до продавщицы в ватнике. Мне живо вспомнились каникулы в Арзамасе. Действительно, чего только не было в этом маленьком магазинчике! И так в каждой строчке.

Все, кто читал "Реки", в один голос твердят, что "Рубашка" интересней. Не знаю, "Реки" были мне почему-то ближе. И так жалко было переворачивать последнюю страницу. Думаю, эта та книга, к которой захочется вернуться и читать с любой страницы.

Цитаты:

"Все были мне рады, потому что мне можно было рассказывать таежные байки, можно было меня удивлять, разыгрывать, пугать, и еще можно было обо мне заботиться, то есть, тридцать три удовольствия. Мужики запрещали мне называть их на Вы, но я чувствовал, что им приятно, что я их так называю, и еще им было приятно мне запрещать обращаться к ним на Вы. Так что я продолжал это делать."

"До нас упорно доходила информация об одном парне из другой школы, у которого отец военный и у этого парня есть специальная красная фотографическая пленка. Красная пленка - это была такая пленка, на которой все, кого фотографировали, получались голые. В эту информацию мы верили, потому что эту пленку тот парень якобы хотел продать. Цена была большая, но, в общем, реальная. Мои друзья и я хотели купить её, но как-то тот парень то не приходил на встречу, то болел, то говорили, что его отец узнал, про то, что его сын хочет продать военное имущество. В общем, ни того парня, ни пленки никто из нас не увидел. Как я мог в это верить? Я к тому времени уже умел фотографировать, проявлять пленки и прочее. Но верил свято. Потому что весь город верил в это."

"Мы остановились у деревенского магазина, чтобы уточнить, как дальше ехать, и чтобы зайти в магазин. Эти деревенские магазины так и тянут к себе редкого горожанина. В таких магазинах всегда хорошо, потому что случайному горожанину там ничего не надо. В таком магазине обычно два окна с решетками, дверь, с длинной щеколдой, и продавщица в ватном жилете. Там на полках стоят консервы, кастрюли, папиросы, мыло. Ниже всегда коробки с карамелью, лампочками или пряниками, ящики с гвоздями, топоры… Там можно купить ватник, резиновые сапоги и детскую панамку с Микки Маусом. Там до сих пор продаются отрывные календари… Там всегда прохладно, муха стучит в окно и жужжит. Там всегда есть хотя бы одна покупательница, которая беседует с продавщицей.
Горожане, заходя в такой магазин, ведут себя тоже всегда одинаково. Они шумно и независимо здороваются с продавщицей и покупателями, говорят: "Та-а-ак, что у нас здесь?" Потом осматривают все, хихикают, громким шёпотом обсуждают неправильно написанные названия товаров, незаметно, как им кажется, тычут пальцами в резиновые сапоги или керосиновые лампы."

"Болезнь… странное дело… Болезнь? Это странное состояние и занятие. Она происходит где-то внутри. Внутри организма, где-то в моих собственных недрах. И кажется даже, что она не имеет ко мне никакого отношения, как погода или время года. Когда-то я даже не чувствовал сам, что болезнь уже пришла и присутствует во мне… Я сидел, играл своими игрушками или еще что-то делал, но, может быть, как-то вяло, может быть, не хотел есть. Тогда мама могла сказать: "Что-то он какой-то вялый, или мне кажется?" Потом она прикладывала ладонь к моему лбу, потом просила тоже самое сделать отца или еще кого-то.
- У-у-у! Да у него температура, - говорил кто-то.
Меня обступали, что-то все сразу начинали обсуждать… И начиналась болезнь с компрессами, обтираниями, холодным фонендоскопом, который доктор прикладывал к моим груди и спине, с ложкой во рту, которая больно давила на язык, и с недолгой прохладой подушки, после того, как её взбивали. Та болезнь даже не мучила какими-то болезненными ощущениями, она просто утомляла лежанием в постели, ограничениями и отсутствием сил и желаний.
Потом, когда я стал постарше, болезнь приходила, как дополнительные школьные каникулы. Правда, бывало действительно худо. Так худо, что невозможно было ни читать книжку, ни смотреть телевизор. Когда лежишь неподвижно и чувствуешь то, что всему твоему организму скучно и тошно жить. А руки и ноги лежат неподвижно и как-то далеко. Голова затылком продавила подушку, и только глаза медленно поворачиваются и моргают. Движения глаз болезненны и медленны, как движения механизмов, которые лишены смазки, или в смазку добавили песку.
Вот так можно было лежать, дышать сквозь пересохшие губы и ворочать глазами, рассматривая складки штор, царапинки на дверце шкафа или просто потолок. А на беленом потолке можно было обнаружить странное сочетание маленьких бугорков, каких-то шишечек, точек, трещинок и теней, которые удивительным образом складывались в какое-то лицо или морду животного. И один раз увиденное такое лицо уже не исчезало, его можно было вновь найти, когда угодно. Или можно было рассматривать обои и считать ни них какие-то повторяющиеся элементы орнамента. А еще можно было слушать радио."

Рубашка
Одновременно
Титаник - 92
Дредноуты
Планета
Как я съел собаку
ЖЖ-сообщество

/ноябрь 2005/


Rambler's Top100